Обзор «Рода мужского». Красивая картинка с карикатурной мизогинией
Алекс Гарленд − один из лучших научно-фантастических режиссеров, он мастерски работает с жанром и интеллектуальными ребусами. Но наигравшись с фантастикой, Гарленд переключился на фильмы ужасов. В новом «Роде мужском» он обращается к традиции британского фолк-хоррора («Плетеный человек», «Обличье Сатаны»). Хотя это скорее орнаментальная рамка, которая трескается уже в середине фильма.
Новый Гарленд парадоксален: фильм одновременно прямолинейный и сложноустроенный, пугающий и смешной. Разбираемся, справился ли британский режиссер с новым для него жанром.
Из абьюзивных отношений в сельскую местность
Главная героиня Харпер (Джесси Бакли) смотрит на падающего за окном мужа. В замедленной съемке она истошно кричит, но со стороны улицы ничего не слышно. В лице мужчины читается то ли удивление от роковой случайности, то ли сожаление о содеянном. Перед смертью муж манипулировал ей: в ссоре угрожал, что покончит с собой. Это воспоминание преследует Харпер на протяжении фильма.
Героиня пытается жить дальше. Для душевного исцеления она приезжает в идиллическую деревню. В милый домик шекспировского века — с каменными стенами, дубовыми балками и красными яблоками в саду. Харпер встречает арендодатель Джеффри, клише британской деревенщины — с арсеналом жутких шуток.
Вскоре зритель замечает, что в городке живут только мужчины. Более того, все они похожи друг на друга. Их играет один человек — Рори Киннер. Он и арендодатель, и священник, и полицейский, и бармен и даже ребенок в маске Мэрилин Монро − это своеобразный заменитель женщины в деревне. Лицо Киннера для роли ребенка омолодили при помощи компьютерной графики — и получилось в хорошем смысле ужасно. Видимо, этого и добавился Гарленд.
В блаженстве гуляя по лесу, Харпер не замечает его ядовитости. Словно при цветокоррекции перестарались с насыщенностью зеленого. По Гарленду, природное начало опасно, об этом намекают повсюду расставленные мифологические символы.
Харпер заходит в мрачный туннель, в другом конце которого появляется силуэт. Он бежит в ее сторону, словно вырываясь из темной утробы (мотив беременности сплошь и рядом). Им оказывается обнаженный Зеленый человек в исполнении универсального Рори Киннера — из его ран на лице прорастают листья и ветви. Как бы ни гримировали Рори Киннера под новые личины, их функция всегда одна — запугивание Харпер.
Гарленд критикует сексизм, но выходит неубедительно. Почему?
«Род мужской» − фильм о сексизме и травматической утрате. Сейчас режиссеров хлебом не корми, дай только снять фильм о травме. Но Гарленд делает это эффектно и остроумно, а вот к теме мизогинии есть вопросы. Сейчас объясню.
Сельская местность здесь не только для фактуры фолк-хоррора, она решает художественные задачи режиссера. Деревня — это анахроническое, агрессивно-мужское пространство. Иначе говоря, удобное место, чтобы в концентрированном виде показать, каково жить женщине в таком обществе (уместно вспомнить британских «Соломенных псов», в которых местные мужчины атакуют сельский домик молодой пары). Так, священник убеждает Харпер, что она сама виновата в смерти мужа — если бы она извинилась перед ним, то все бы обошлось. Или же полицейский, который не обращает внимание на ее просьбу о помощи, в то время как за ней гоняется голый мужик с ветками в голове. Харпер приехала отдохнуть, а попала в страшный сон любой женщины.
Источник этого сюрреалистического и странного в сюжете − травма-воспоминание героини. Все мужчины, которых играет Киннер, олицетворяют ее умершего мужа. В фантазматическом виде они возвращаются в ее жизнь и преследуют под лозунгом токсичной маскулинности. Но, как мне кажется, Гарленд бьет мимо цели в критике женоненавистничества. Поскольку коллективный образ демонических мужчин составлен из устоявшихся киношных представлений.
Судите сами об их карикатурности: домогающийся священник; деревенщина с тупыми шутками; местный полицейский, который не выполняет работу, и беспризорный озлобленный ребенок, посылающий Харпер на три буквы. Ни один мужчина не воспримет эту критику женоненавистничества как укор в свой адрес. Все эти типажи бесконечно далеки от него. Более того, зритель скажет, что они какие-то комедийные, ненастоящие. Просто копии без оригинала.
Ближе к концу Гарленд перепрыгивает с жанра народного фильма ужасов на агрессивный боди-хоррор в духе «Нечто» Карпентера. Если в основной части сохранялась какая-то реалистичность и внятность, то финальный акт выбивает почву из-под ног. Вероятно, «Род мужской» разделит зрителя на два лагеря, как это произошло с аудиторией «Мамы!» Даррена Аронофски. Параллель лежит на поверхности. Графический и предельно физиологичный финал идет бесконечно, до такой степени, что у меня он вызвал смех, а у самой героини — недоумение и безразличие.
С визуальной точки зрения фильм безупречен. Медитативные длинные планы Роберта Харди (постоянного оператора Гарленда) зарифмованы с неземной электронной музыкой, которую написал барабанщик группы Portishead, Джефф Бэрроу. В фильме также есть 17-минутная завораживающая немая сцена. Гарленд умело работает с визуальным ритмом картины: насмотревшись хорроров, он четко выставляет акценты. Чувствует, где пережать с саспенсом, где напугать, а где обмануть зрительское ожидание. В этом плане режиссер точно не подвел.
Моя претензия к Гарленду касается лишь неубедительной критики сексизма. Но подача, образность и структура картины впечатляют. Отечественным режиссерам стоит присмотреться к приемам Гарленда: они явно застыли в изображении грубой реальности и не хотят двигаться дальше. А ведь кинематограф предлагает широкие возможности для работы со всякими странностями, парадоксальностями и нереальностями.
* * *
Очки Супермена правда маскируют? Разбираемся в запутанном деле
Обзор «Мира Юрского периода: Господство». А динозавры? Когда уже динозавры будут?